В возрасте 6 лет, когда я думал, что я девочка, осторожно приподнимаю поверхность моря, чтобы посмотреть на шакала, спящего в тени воды. Эти хитрые шакалы напомнили мне кровать и два ночных столика, яростно нападающие на виолончель. Виолончель извивалась, уворачивалась, бормотала что-то невнятное и растворялась в утреннем окостенении кипариса.
Тишину музыки прервал неожиданный стук в дверь.
Мои глаза упали на череп с музыкальным придатком лежащий на ночном столике, который должен был бы иметь температуру гнезда императора.
Это был аптекарь из Ампердана, который не ищет абсолютно ничего. Он занимался отсадкой мебели, как продукта питания. Его нос был похож на нос Наполеона, превратившийся в беременную женщину, печально прогуливающуюся среди руин. У него в руках был телефон на блюде с тремя сардинами, зажаренными в конце сентября…
Размышления прервали шаги, доносящиеся из глубины желудка, сожженного кариесом и Армагеддоном.
- Развелось вас тут – пробурчал санитар, держащий в руках тяжелую дубинку. - Нострадамусы, Наполеоны, Пушкины… и вот еще этот… Сальвадор Дали, блин… уже третий за сегодня… Хватит нести чепуху, время БК-терапии – сказал санитар, и послав всех врачей психушки на <вырезано цензурой>, вломил о<вырезано цензурой>ный удар по печени больного.